все международные права и обычаи, фашисты известных всем государств с мечом в руках, с германскими «Хейнкелями» и итальянскими «Савойя» в воздухе вмешиваются во внутренние дела другого государства, где народ не хочет терпеть подобных им господ… Но если говорить начистоту, то в защите интересов мира и мирного труда для народов СССР мы по-настоящему верим только в свои собственные силы[1261].

На съезде делегатом от Ленинграда присутствовал Алексей Толстой, передавший царившую там атмосферу: «Калинин занимает председательское место у микрофона… Внизу чей-то голос, перекрывая аплодисменты, запевает, и шум хлопков и крики переходят в песню гордости и победы… Совсем по-новому, особенно звучат слова “Интернационала”. И после песни — снова, с еще большей силой, аплодисменты и приветственные крики. М. И. Калинин тщетно будто уминает руками эти овации, — ему еще долго не дают говорить. Он обращается к благоразумию, просит поберечь время… Напрасно. Сталин с трудом смог начать выступление. Перечисляя по пальцам реальные этапы нашей революции от Октября до построения второй пятилетки, он повторяет рефреном: “Это факт, а не обещание…” И, помянув едкий анекдот из Салтыкова-Щедрина, он как бы разводит руками перед залом по поводу германской критики: “Дуракам закон не писан”»[1262].

Молотов выступал в тот же день. (. «Появление тов. Молотова на трибуне встречается бурной овацией всего зла. Все встают. Возгласы: “Тов. Молотову ура!” “Да здравствует тов. Молотов — ближайший соратник товарища Сталина!” Мощное “ура” и долго не смолкающие аплодисменты длятся несколько минут».) Он говорил после Алексея Толстого и не преминул заметить:

— Еще один пример советского демократизма. Передо мной выступал всем известный писатель А. Н. Толстой. Кто не знает, что это бывший граф Толстой. А теперь? Один из лучших и один из самых популярных писателей земли Советской — товарищ Алексей Николаевич Толстой. (Аплодисменты.) В этом виновата история. Но перемена-то произошла в хорошую сторону. С этим согласны все мы вместе с самим А. Н. Толстым.

Молотов подчеркнул, что экономической основой Советского Союза является социалистическая система хозяйства, заметив:

— Указание Конституции на допущение мелкого частного хозяйства единоличных крестьян и кустарей без права эксплуатации чужого труда, как и признание личной собственности граждан на их трудовые доходы и имущество, не только не противоречит господствующему положению социалистических форм хозяйства и социалистической собственности в нашей стране, но является совершенно обязательным дополнением в данных условиях.

Рассказав о существовании во многих странах Запада ценза оседлости, имущественного ценза, об отсутствии гражданства для евреев в Германии, о возможности только для 19 тысяч из 2,2 миллиона негров голосовать в южных штатах США, о лишении права голоса 5,5 миллиона черных в британском ЮжноАфриканском Союзе, об отсутствии у женщин избирательного права во Франции, Бельгии, Италии, Швейцарии, Югославии, Греции, Японии, Аргентине, Молотов сделал вывод, что «советский строй пропитан демократизмом больше, чем любой другой. Через Советы рабочие и крестьяне, иначе говоря, народные массы управляют государством». Об оппозиции он говорил в контексте международных событий:

— Эти люди, как известно, пошли в угоду и по указке буржуазных государств на самые грязные и на самые гнусные контрреволюционные дела. Нам понятна злоба и беспринципность этих на все готовых буржуазных перерожденцев, ненавидящих нашу партию и всех честных строителей социализма с яростью, достойной ренегатов. Известно, что у них есть подпевалы-пособники также из правых отщепенцев. Что же? Мы знаем, как поступать с отбросами революции[1263].

Конституция 1936 года зафиксировала победу социализма как начальной стадии коммунизма. СССР в ней определялся как союзное государство, образованное на основе добровольного объединения одиннадцати равноправных республик. Впервые конституционно (ст. 126) было закреплено правовое положение Коммунистической партии как руководящей силы советского общества, ядра всех общественных и государственных организаций. Съезд Советов и ВЦИК были заменены Верховным Советом, состоящим из двух палат — Совета Союза и Совета национальностей, избираемых каждые четыре года. Устанавливалось право на труд, на отдых, на материальное обеспечение и на образование. Вводились всеобщее избирательное право и прямое тайное голосование. Ограничения в избирательных правах ликвидировались. Были закреплены право выбора места жительства, право обвиняемого на защиту, право на охрану чести и достоинства и т. п. Но реализация гражданских прав регулировалась не только Основным законом, но и актами текущего нормотворчества, которые нередко сводили на нет конституционные положения. Ну а гарантии прав личности выглядели насмешкой в годы массовых репрессий.

Накануне принятия Конституции Съездом Советов, 4 декабря, открылся пленум ЦК, на котором председательствовал Молотов. Главный вопрос повестки дня — утверждение текста Конституции — занял не больше десяти минут. Сразу перешли ко второму вопросу — «О троцкистских и правых антисоветских организациях». Ежов, дебютировавший на пленуме в новом качестве, как начальник НКВД подтвердил факт образования в 1932 году «зиновьевско-троцкистского блока на условиях террора». Молотов предоставил слово Бухарину. Он полностью поддержал Ежова, осудил Зиновьева, троцкистов и покаялся в старых грехах: «Хвосты эти тянутся до сих пор». Но связь с троцкистско-зиновьевским блоком Бухарин отрицал. Рыков тоже солидаризировался с обвинениями в адрес зиновьевско-троцкистского блока и подтвердил, что его намечали в состав правительства СССР после отстранения от власти Сталина. Донецкий секретарь Саркисов, покаявшись в троцкистском прошлом, предложил судить Бухарина и Рыкова. И далее в том же духе. Молотов взял слово ближе к вечеру:

— Товарищи, из всего того, что здесь говорили Бухарин и Рыков, по-моему, правильно только одно: надо дело расследовать, и самым внимательным образом… Почему мы должны были слушать обвинение на процессе в августе месяце и еще оставлять Бухарина в редакции «Известий», а Рыкова в Наркомсвязи? Не хотелось запачкать членов нашего Центрального комитета, вчерашних товарищей. Вы, товарищи, знаете, что по убийству Кирова все нити объективно политически были у нас в руках. Показывали, что Зиновьев и Каменев вели это дело. А мы, производя процесс один за другим, не решались их обвинить. Мы обвиняли их в том, в чем они сами признались, — в том, что они объективно, их разговоры и группировки создавали настроения, которые не могли не повести к этому делу. Вот как мы подошли. Мы были сверхосторожны — только бы поменьше было людей, причастных к этому террору, диверсии и так далее[1264].

Пленум продолжился 7 декабря, когда была устроена очная ставка, на которой Радек, Пятаков, Сосновский и некоторые другие уже арестованные политики обвиняли Бухарина. Решение пленума было коротким: «Принять предложение т. Сталина считать вопрос о Рыкове и Бухарине незаконченным. Продолжить дальнейшую проверку и отложить дело решением до следующего пленума ЦК».

В январе 1937 года обвинявшие Бухарина уже сидели на скамье подсудимых в Колонном зале. 17